Саша Степанова: «Каждый день я продолжаю учиться любить людей, и мой ареал любви постепенно расширяется»

Саша Степанова, автор «Двоедушников», которые этой зимой выйдут в печати, рассказала MAXIM о своем опыте жизни в доме с привидениями и о том, как впервые ощутила себя писателем

Писательница, литературный редактор и соведущая подкаста «Ковен Дур» — это всё о ней, о Саше Степановой, авторе «Колдуна с Неглинки» и книжного сериала о двоедушниках.

Узнав, что этой зимой в издательстве «Черным-бело» в бумаге выходят первые две части трилогии «Двоедушники», которая ранее появилась в Яндекс Книгах в формате книжного сериала, MAXIM побеседовал с Сашей о магии и реализме в ее творчестве.

До 14 лет ты жила в доме с привидениями. В каких вы были отношениях?

Это был дом в моем родном Нижнем Новгороде, Тобольские казармы. Тогда я, конечно, не осознавала, что в некотором смысле живу в истории — за исключением того, что наш военный городок архитектурно отличался от других зданий, поскольку был построен к трехсотлетию дома Романовых. Мы в семье так и называли его — «городок», и кроме нас в нашей квартире обитал потусторонний населец — судя по силуэту, это был мужчина. В детстве он воспринимался частью реальности. Обыденностью. Вещи не воровал, особо не шумел, мог разве что стащить со спящего одеяло или постоять в дверном проеме.

Время от времени, правда, предпринимались попытки его изгнать: с помощью батюшки, ладана, который вспыхивал вместо того, чтобы тлеть, или лозоходцев — «аномальные зоны» в квартире отмечались привезенными с Черного моря ракушками, которые нельзя было трогать.

Населец не уходил — он появился там до нас и имел полное право остаться после. Думаю, я всё еще эмоционально связана с этим местом, хотя с тех пор оно серьезно изменилось. Однако дом стоит, свет горит — и история не заканчивается.

Герои твоей трилогии про двоедушников — и живые, и мертвые. Кому ты больше симпатизируешь (если можно так сказать)? И вообще делишь их как-то для себя по этому признаку?

Мертвых как таковых в «Двоедушниках» нет — есть неживые, то есть те, кто, вполне в духе моего детства в доме с привидениями, не осознал, что в действительности с ними произошло. Неживые вынуждены снова и снова проходить через опыт умирания до тех пор, пока не смирятся с собственной смертью. И мне очень близок такой стиль: иногда требуется сотня повторений ошибок в отношениях, в работе, в реагировании на события, чтобы признать — это не мир не таков, а со мной что-то не так. И начать как минимум это анализировать.

А реальных людей любишь? Ты интроверт или экстраверт?

Я училась любить людей. Действительно училась любить людей. Это не было дано мне как врожденное качество: то самое «базовое доверие к миру», когда со мной всё в порядке и с людьми вокруг всё в порядке, если не указано обратное, у меня не сформировалось. Не было порядка ни со мной, ни с ними. Постоянно.

Люди — потенциальный источник проблем, а я должна изо всех сил от них защищаться, вот так мне казалось. Разумеется, при подобном подходе я обросла немыслимым количеством страхов, и когда они начали ощутимо влиять на жизнь, стало ясно, что пора повзрослеть. Я не перестала быть интровертом в том смысле, что у меня довольно замкнутая профессия и мне не бывает скучно наедине с собой, но каждый день я продолжаю учиться любить людей, и мой ареал любви постепенно расширяется.

Какую часть мистика и мистическое занимают в твоей бытовой жизни? Суеверна ли ты? Веришь ли в гороскопы? Может, ходишь в тарологам?

Наверное, скажу сейчас не самую привычную вещь, но без нее в ответе на этот вопрос не обойтись: я верующий человек и верю в Бога. Нисколько не осуждаю тех, кто верит в гороскопы и Таро, — каждый вправе выбирать для себя опоры, но сама подобным не увлекаюсь.

А в каких ты отношениях со своими героями? Кто кем командует: ты ими или наоборот? Имеем в виду, ты с самого начала знаешь сюжет будущей книги, когда садишься писать, или, начиная писать, просто следишь, к чему всё приведет?

Случается по-разному. Готовыми сюжеты приходят довольно редко — как правило, все-таки появляется ниточка или несколько, за которые нужно потянуть, чтобы понять, к чему они вообще ведут. А иногда и того меньше — вопрос, взгляд человека, обрывок диалога, промзона за окном поезда… И тут приходится постараться, попримерять так и этак, из какой они истории, о чём говорят, нужны ли вообще?

Мое писательство — это всегда немного сортировка вторсырья: что-то получится переработать, а что-то, к сожалению, осядет на мусорном полигоне. Иногда, правда, спустя несколько лет понимаешь, что вон тот старый утиль непременно нужен тебе прямо сейчас… Так что да, по-разному. Что касается героев, то я отношусь к ним без пиетета: они — инструменты, нужные для того, чтобы рассказать историю. Ничего личного.

А как у писательницы, у тебя есть какие-то счастливые приметы? Ну там, не знаем, если начать писать книгу на молодую луну, то тираж хорошо продастся?

Примет у меня нет, и одна из серьезных ошибок, которую я допустила в самом начале писательского пути, заключалась как раз в попытках заглянуть в будущее. Я просто бесконечно тревожилась о том, чего еще не случилось!

В будущем поджидают страхи, так что теперь, пока работаю над рукописью, стараюсь находиться там, где я есть — наедине с текстом, которого никто еще не видел и, возможно, не увидит или увидят меньше людей, чем мне хотелось бы. Правда в том, что я понятия не имею — да и не моя это компетенция, — как сложится судьба того или иного текста. Лучшее, что я могу сделать прямо сейчас, — наслаждаться процессом и возможностью ходить на работу самым коротким в мире путем: с кровати за письменный стол.

Если все-таки попытаться разделить, чего в твоих книгах больше — мистического или реализма?

Сам конфликт, лежащий в основе сюжета, всегда реалистичен — например, это может быть состояние взрослого и ответственного за семью человека, который внезапно понимает, что он вообще не умеет жить, всё еще не знает, кто он на самом деле, и пьет вместо того, чтобы решать свои проблемы. Мистика здесь — обертка, хрустящий фантик, который можно развернуть и посмотреть на историю как на нечто абсолютно приземленное, бытовое, а можно не разворачивать и прочесть книгу как городское фэнтези с потусторонними силами. Элемент необъяснимого, конечно же, всегда привлекает и удерживает внимание, но для меня он все-таки метафора и способ показать реальность более многослойной.

В шапке твоего сайта цитата из «Двоедушника»: «Странно жить, когда твоими глазами смотришь не ты один». Почему ты ее выбрала?

Она ведь в точности про писательство! Поначалу ты сидишь и пытаешься совместить картинку в своей голове с тем, что получается на бумаге, и снова, и снова, и в какой-то момент они становятся если не полностью идентичны — так, к сожалению, не бывает, — то во всяком случае примерно похожи. «Огромная удача!» — радуешься ты и отправляешь рукопись редактору.

Рукопись становится книгой, книга попадает к людям — и некоторое время эти незнакомые, самые разные люди со своим опытом, делами и взглядами как бы смотрят твоими глазами на то, что ты пытаешься им показать. Разумеется, каждый отыщет в тексте свое. Но момент совмещения, совпадения образа, он… странный. И прекрасный, конечно.

Почему вообще двоедушникам ты посвятила целую трилогию?

Изначально это должна была быть дилогия, а по сути, одна история, то есть, если просто взять и объединить эти две книги в одну, ничего не изменится. Между ними и третьей книгой прошло много времени, на протяжении которого я думала о нереализованном потенциале придуманного мною сеттинга — хотелось вернуться к нему и сделать что-то более взрослое, чем «Двоедушник», и для другой аудитории, выйти за рамки янг-эдалт, потому что само мироустройство с лицом и изнанкой города давало для этого возможность.

Так появился «Город вторых душ», в котором действуют совсем другие герои, и он не связан в первыми книгами ничем, кроме места действия, — это по-прежнему Нижний Новгород, однако за основу я взяла уже не городские легенды, а реальные события: так, прототипом одного из персонажей стал некрополист Анатолий Москвин.

Откуда вообще взялась у тебя тема двойничества и как она самой тебе отзывается?

Тему двойничества мне подсказал город: несложно заметить, насколько по-разному в Нижнем выглядят туристические маршруты и обычные спальные районы. Так появились лицо и изнанка города, сторона живых и неживых. Это оказалась удачная находка, тот самый стержень, на который нанизался сюжет: двойник — это метафора смерти.

А дальше я стала присоединять другие: сперва герой двоичен, затем его «темная» часть становится самостоятельной; вторая душа героя в некотором смысле находится у него в рабстве, и, наконец, эта вторая душа находится по отношению к первой в позиции шута, а шутовство — тоже персонификация смерти.

Вообще, погружаться во всё это было довольно жутко, потому что в какой-то момент знакомые начали присылать мне фотографии людей, похожих на меня. Одно такое сообщение было от мамы — она сфотографировала уличное объявление и написала: «Сначала подумала, что это ты». Жуть состояла в том, что я тоже подумала, что это я.

Помнишь тот момент, когда впервые поняла: «Я — писатель»?

Забавно, что моя самоидентификация не была связана с первой изданной книгой или количеством книг вообще. Она произошла, когда мне понадобилось оформить самозанятость и выбрать категорию в приложении «Мой налог» — там еще был прекрасный список «грузчик, носильщик, писатель, платные туалеты», который смеха ради выкладывали многие знакомые писатели на тот момент. И вот я стала самостоятельно отчислять налоги, вести какой-никакой учет, тогда и поняла: это действительно моя профессия. Давай, соответствуй.

Помимо того, что ты писатель, ты еще учишь других писательскому мастерству на курсах. Как считаешь, каково соотношение в этом деле — природного таланта и приобретенных или наработанных качеств?

Важно понимать, что курсы писательского мастерства — не универсальный метод выковать из новичка профессионала, и учиться приходят отнюдь не только новички — я сама пришла на курс прозы Марины Степновой с тремя изданными книгами. Это скорее набор инструментов, причем личный — несмотря на то, что база более-менее общая, каждый преподаватель будет делиться собственным опытом.

Поэтому результат зависит от множества факторов: насколько личность преподавателя и его опыт релевантны запросу ученика, насколько сам автор готов пробовать новое и отказываться от привычных паттернов, его восприимчивость к критике, конечно же.

Потому что кто-то приходит с первым романом и сразу включается в эксперимент, а кто-то — с целым портфолио публикаций и внутренней уверенностью, что уже нашел свой стиль и нежеланием что-то менять. Возможно, такому автору просто не хватает писательского сообщества — так тоже случается. Поэтому статистики здесь, конечно, быть не может — это очень индивидуальный путь, который каждый пройдет по своему.

Что отличает хорошего писателя от плохого?

Самоирония.

Романы Саши Степановой из серии «Двоедушники» можно прочесть в «Яндекс Книгах».

Реклама. ООО «Яндекс Музыка» 2SDnjeJg4BD